Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

Она молча помотала головой.

— Уходи, — сказал я и выдал последний аргумент: — Ты можешь погибнуть.

— Наплевать. Я не брошу тебя. Я не могу тебя бросить.

— Что за детский сад, дурашка? Тебе же тридцать лет. У тебя дети есть?

— Неважно.

— Неважно? А что же тогда важно? Ты понимаешь, что мне нельзя помочь? Ты мне не сможешь помочь! Понимаешь?!

— Смогу, — оборвала она меня с такой уверенностью, что я вздрогнул. — Одевайся скорее, чудик. Мы же опоздаем.

Мы. Она сказала «мы». Она уже все решила для себя. И было бесполезно уговаривать ее, что-то объяснять, рассказывать чистую правду или, наоборот, красочно врать, придумывая киношные ужасы про ожидающуюся бандитскую разборку. Она сказала очень просто: «Мы опоздаем». И это подействовало. Я хлебнул из бутылки еще капельку и чисто ради выпендрежа надел давеча обнаруженные вместе с полотенцем новые трусы.

— Люблю после ночи любви надевать свежее белье, — прокомментировал я этот свой поступок.

— Можешь и джинсы новые напялить, — буркнула Татьяна.

— А что, есть? — удивился я.

— Валялись тут где-то… Да вот же они!

Я натянул новые «левиса» аккурат по мне и растерянно спросил:

— А мои-то где штаны?

— Не знаю, — зевнула Татьяна и невинно предположила: — Может, сгорели вчера в костре?

— Здорово мы, стало быть, нахрюкались, — ответил я. В итоге не удалось найти ни одного предмета из моей вчерашней одежды. Но эта странность не показалась мне самой важной, тем более что пистолет, нож и «набрюшник» с деньгами и документами были на месте. Некогда было думать о всякой ерунде. И особенно некогда стало после того, как, роясь в багажнике в поисках новых носков и кроссовок, кои там, конечно же, нашлись, я снова наткнулся на давешний зловещий сверток. Внутренний голос подсказал мне: разверни. Это был все-таки «Калашников». Укороченный десантный вариант. И к нему два запасных рожка. Я поднял все это хозяйство и переложил на сиденье справа от водительского.

Татьяна подошла, посмотрела, задумчиво провела тонкими пальчиками по стволу и спросила:

— Этот тоже газовый?

Вот это девчонка! Я обнял ее, прижал к себе на мгновение и прошептал:

— Пять баллов, как говорил один мой старый знакомый. Или у вас принято шесть? Но все равно я сдаюсь. Едем Вместе.

А когда я завел машину, потихонечку разворачиваясь, вывел ее на шоссе и там остановил, по «жигулевской» привычке давая движку прогреться, Татьяна, севшая сзади, показала мне на часы.

— Сколько минут прошло после его звонка?

И я уже не удивился, услышав уверенный и пунктуальный ответ:

— Семь.

— За двадцать три минуты отсюда и до yшей… Мало вероятно. Но попробовать можно. Все-таки «Ниссан-Патроль».

Я сделал последний глоток, передал бутылку Татьяне, чтобы она ее убрала подальше, и дал по газам.

— Давай вернемся когда-нибудь на это же место, — предложил я, ностальгически глядя в зеркальце заднего вида.

— Давай, — согласилась Татьяна.

Она сидела посреди груды торопливо сваленного барахла и зевала.

— Слушай, а у тебя хороший дом?

— У меня очень хороший дом. И двенадцать яблонь.

— Яблоки еще не поспели, — проявила она знание фенологических сроков Тверской губернии. — А на печке у тебя поспать можно?

— Можно. Но летом лучше спать на сеновале.

— Хорошо. Я лягу спать на сеновале.

— Я тоже там лягу. Если только нам дадут поспать.

Татьяна промолчала, словно не услышала этой реплики, и снова зевнула.

Я гнал машину уже со скоростью сто семьдесят. Быстрее боялся — все-таки дорога была извилистой. Я гнал машину и думал.

«Татьяна Лозова. Совершенно случайно встретила на дороге психа, афериста, чокнутого писателя Разгонова, ну, получила от него известную помощь, ну, провела с ним ночь, ну, очевидно, не самую плохую ночь в своей жизни… Однако неужели этого достаточно, чтобы теперь умчаться с ним в неизвестность, навстречу опасной авантюре, навстречу смерти, быть может? Любовь? Возможно, это любовь. Возможно».

Я чувствовал, что была еще какая-то тайна, была какая-то страшная, зловещая тайна в судьбе этой рыжей девочки Тани Лозовой, и она действительно хотела помочь мне, и действительно могла помочь, а я действительно хотел и, наверно, мог помочь ей. Вот в чем было дело. И мы летели сквозь этот безумный грозовой и солнечный август со скоростью сто семьдесят в неизвестность.

Неизвестность встретила нас очень скоро. Она вышла на дорогу, и я вынужден был затормозить, увидев издалека перегородившую мне путь фигуру.

Ручку передач я бросил в нейтралку, а скорость упала, Думается, почти до пешеходной, когда метрах в пяти от стоящего с широко расставленными ногами человека я понял, что тормозить-то было как раз и не надо. Дальше все произошло одновременно. Татьяна крикнула:

— Газуй!

Я включил вторую передачу и вдавил акселератор в пол.

Человек на дороге выстрелил с двух рук, точно прицелясь в мою инстинктивно наклонившуюся к баранке голову. И в ту же секунду, отбросив тяжелый пистолет-пулемет типа «кедра», подпрыгнул и колесом перекатился по асфальту в кювет, кажется, его ботинки даже чиркнули по капоту рванувшегося вперед «Ниссана».

Я еще не успел подумать, почему это звук выстрела показался мне очень странным, когда Татьяна, схватив с переднего сиденья автомат, перекатилась по салону, с невероятным проворством распахнула маленькую створку задней двери и коротко распорядилась:

— Пригнись!

Я еще успел увидеть, что за нами едет машина, а потом все зеркала ушли из поля моего зрения, потому что на повороте нужно смотреть только вперед, если лежишь мордой на руле, вокруг свистят пули, а помирать еще не хочется.

Трескотня стояла оглушительная — по-видимому, она выпустила в них пол-обоймы. И наконец выдохнула сладострастно:

— Есть!

Я приподнял голову и до следующего поворота дороги успел разглядеть их машину — кажется, джип «Гранд-Чероки», — развернутую поперек шоссе. Преследователи теперь стремительно удалялись от нас.

На панели отчаянно пищала фиолетовая лампочка, но в автоматике после всей этой пальбы, видно, что-то разладилось, и голос Тополя все никак не хотел проклюнуться.

— Вроде тебя вызывают, — сказала Татьяна.

— Да-да, — откликнулся я рассеянно и нажал кнопку.

— Ясень, Ясень! Что случилось?! Прием, — ворвался в стереодинамики «Ниссана» откровенно перепуганный голос Тополя, и я, внутренне торжествуя, небрежно ответил:

— Да ничего особенного, Тополь, ты же сам все знаешь. Прием.

— Идиот!!! — буквально взорвался он. — Говори быстрее, от этого зависит жизнь людей.

«Ага», — подумал я и, встряхнувшись от алкогольно-романтического угара, сообщил:

— В меня стрелял человек на дороге. Машина пряталась в кустах. Джип «Гранд-Чероки». Затем нас преследовали. Таня их подстрелила. Прием.

— Кто подстрелил?! — взревел Тополь.

— Моя Таня, — невинным голосом пояснил я. — Прием.

А Таня скорректировала информацию:

— Просто «Чероки», Миша, и я всего лишь пробила им передние баллоны.

— Слышь, Тополь, это был просто «Чероки», говорит Таня, и она всего-навсего прострелила ему передние колеса. Жертв нет. Прием.

— Вас понял. Уроды, — процедил Тополь сквозь зубы. — На каком километре это было? Прием.

Мы с Татьяной переглянулись, и я ответил первым:

— На девятнадцатом. Прием. Татьяна кивнула.

— Хорошо, — буркнул Тополь, — высылаю команду. В Заячьи Уши можете не торопиться. Я опоздаю. Минут на десять. Конец связи.

— Скотина, — проворчал я, и дальше мы ехали молча.

На длинном прямом участке дороги я вдавил педаль в пол и впервые в жизни узнал, что такое двести двадцать километров в час. Чуваки, это кайф! Кстати, странный спидометр был у этого «Патроля». В обычном разметка до ста восьмидесяти (я однажды специально приглядывался), да и сто восемьдесят для такого тяжелого джипа много — мотор начинает перегреваться. Странно. Почему все так странно?

А торможение было плавным, зато до нуля. Я остановил машину возле Степуринского сельского кладбища, там, где дорога, уже грунтовая, спускалась в овраг. Склоны его хорошо закрывали от посторонних глаз и прицельного пулеметного огня. Последнее казалось теперь особенно актуальным.

— Почему ты остановился? — спросила Татьяна.

— Он подарил мне десять минут. Я хочу потратить их на разговор с тобой. Без пальбы и метания гранат. Можно?

— Можно.

— Тогда я задам вопрос. Кто ты такая?

— Но мы же договорились. У нас «Последнее танго в Париже».

— Извини, дорогая, «Танго» давно закончилось. Теперь уже другое кино идет. По-моему, «Бонни и Клайд» или это… «The Real McCoy». Уж очень стрельбы много для «Последнего танго». Так что будь добра, девочка, я повторяю вопрос: ты кто?